ХЭЙЗЕЛ МОРАН, 28 |
|
Настольная лампа мерцает из-за перебоев напряжения - скорее всего она работает от генератора. Люминесцентная лампа отражается в глазах ярким пятном, от которого несколько часов потом не можешь отойти. Перед Вами стоит поджарая женщина, скрестившая тонкие руки, полные синяков, на груди. Её зовут Мэри, но Вы не можете вспомнить откуда знаете её имя. Мэри спрашивает: «Кого Вы убили?». Её губы дергаются в нервной улыбке, которую она старательно прячет. Мэри садится на стул прямо напротив Вас, нетерпеливо постукивая загрубевшими подушечками пальцев по собственной коленке. Зомби. Это было вскоре после того, как мы с братом покинули дом, к нему подкрадывался зомби, что был при жизни немногим старше Патрика, а со спины так и вовсе вылитый. До сих пор я не знаю, как нашла в себе силы справиться с настигнувшей меня тоской по сыну, как смогла собраться и нажать на курок, лишив жизни одного из этих. |
Лью Моран, официально безработный — отец [умер];
Кейтлин Моран, кассир в супермаркете — мать [состояние неизвестно];
Джош Моран, официально безработный — брат [жив];
Патрик Хирш, дошкольник — сын [умер];
На окраине Далласа, в месте, насквозь пропахшем жаренной курицей и спиртом, в месте, где живут те, чья жизнь находится на грани с полной нищетой, в месте, где люди скорее существуют, чем живут, родилась Хэйзел Энн Моран — второй ребенок Лью и Кейтлин, не слишком ожидаемый, но все же допущенный к существованию, за что, конечно, стоит сказать им спасибо.
Dorothy – Gun In My HandПервые пять лет своей жизни я провела в трейлерном парке, в котором мы жили с родителями и братом. Это не было похоже на дружное поселение хиппи, или на какой-нибудь фестиваль, вроде горящего человека, насколько мне позволяет припомнить память — это был ад. Ад, наполненный бесконечным соседствующим с тобой насилием и наркотиками, ад, который учит тебя тому, что самое главное — не высовываться. Смешайся с толпой, спрячься под кровать или за ногу матери, больше молчи и старайся не видеть того, что не предназначено для твоих глаз. Моя мать, хоть и никогда не была кисейной барышней, долго в мире таком типичном для прожженого ирландского засранца Лью не выдержала, сбежав ровно за год до нашего переезда. В девяносто шестом году умирает тетка моего отца и нам по наследству переходит ее небольшой домик чуть ближе к городу, та была сварливой старухой, что при жизни не пускала нас на порог, так что ее неожиданная щедрость застала нас врасплох, но упускать такую возможность мы были не намерены. Не оглядываясь назад и ничуть не жалея, мы собираем свои скудные пожитки и сбегаем в надежде на лучшую жизнь. Это может прозвучать странно, но в том парке мы были куда лучшей семьей, чем стали, когда поселились в отдельном доме. Там, среди людей, что каждый божий день каким-либо образом покушались на нашу целостность, мы объединялись против всего мира и были действительно сплоченной командой, что борется за выживание. В доме же все стало иначе. Часть его мы продали за бесценок мексиканской семье — Чавез'ам, что после сосуществовала с нами вплоть до сентября 2017-го, а на вырученные деньги отец "кормил" свой алкоголизм еще долгое время. Большую часть дальнейшей жизни мы с братом принадлежали сами себе, что было, впрочем, гораздо лучшим вариантом, чем оттирать с деревянного пола последствия тошноты отца или уворачиваться от его поставленных ударов. Да, Лью Моран, бывший когда-то спортсменом, просрал все свое будущее, увлекшись сперва применением, а после и распространением наркотиков разной тяжести. Почти сразу после рождения сына, он сел на семь лет. Наверное, уже на этом моменте вся вера в то, что ее возлюбленный исправится под влиянием ее чистой и неподдельной любви, начала исчезать в сердце Кейтлин, но она продолжала доказывать себе, своим родным, всему миру, что для их маленькой семьи еще не все потеряно. Она частенько навещала мужа в тюрьме вместе с сыном, каждый раз сбагривая его охранникам за пару десятков баксов, с явным намеком в глазах на то, что им с Лью нужно уединиться. В одну из таких свиданок и была зачата я.
Долго после освобождения по противоположную от привычной стороны закона он жить не смог. Почти сразу после переезда в дом почившей тетки он вновь вернулся к делам банды, в которую входил по молодости лет. Члены этой банды в каком-то смысле растили нас с Джошем как своих детей, учили тому, что знают сами. Их излюбленное вступление звучало как-то вроде: «смотрите, ребятки, такому в школе вас не научат» и действительно, ни в одной, даже в нашей, самой захолустной школе не учили мастерски орудовать отмычками, держать в руке пистолет, и ни единая душа не стремилась поставить тебе удар правой.
Мало с кем из сверстников я общалась, друзей, помимо тех пособников отца, коих я ввиду наивности считала таковыми, у меня не было. Нашей семьи предпочитали сторониться, впрочем, я прекрасно понимаю почему. Однако один знакомый, перешедший эту черту все же был. Энди Хирш, славный, как мне тогда казалось, малый, до ужаса похожий на моего собственного отца. В восемнадцать лет я забеременела от него. Делиться этой новостью с близкими я не спешила, объятая ужасом и страхом перед происходящим, я надеялась, что как-нибудь оно само пройдет. В тот же год Джош садится в тюрьму на четыре года, оставаясь на такое же количество времени в неведении.
После рождения Патрика я съезжаю от отца и пытаюсь абстрагироваться от жизни, которой жила до этого. Перестаю промышлять воровством, полностью кончаю с каким-либо мошенничеством, ведь я желаю лучшей жизни для нашей с Энди и Патом семьи. Я, снова по-глупости, считаю, что могу вырваться из этого омута. Устраиваюсь на работу в бар, разливать местным доходягам прокисшее пиво. Около четырех лет мы живем в относительном мире, если не считать почти еженедельных драк и выяснений отношений через стенку от мирно спящего Патрика. Вышедший из тюрьмы Джош появляется на пороге, пропитанный слухами о нашей семье, с твердым желанием забрать и меня, и сына от "этого ублюдка", заодно оставив на его лице пару отметин. Таким злым брата я не видела еще никогда, хотя в тайне даже от себя я была ему благодарна, и, чего уж там, рада вернуться домой. Все вернулось туда, откуда и начиналось. Живя в этом доме тебе не обязательно стараться, не обязательно пытаться измениться и стать лучше, так ведь оно проще, не так ли?
В гармонии и спокойствии мы просуществовали до января две тысячи семнадцатого. Я все же избираю сложный путь и отрекаюсь от всех дел, что вертятся теперь за моей спиной руками брата и отца. По миру проносится весть о чудодейственной вакцине. Страховки, покрывающей вакцинацию, ни у кого из нас нет, а привить каждого у нас ни за что не хватит денег, поэтому мы решаем на отложенные до лучших времен деньги привить Патрика. Все прошедшие с тех пор два года я виню себя за это решение.
Патрик умирает 13 января 2017 года. К тому моменту по штатам уже пронеслась новость о патовых последствиях вакцинации, но никто из нас не был готов к уходу малыша. Самое ужасное, что когда-либо могло случиться со мной, уже произошло. То, что на какое-то время отняло у меня всякое желание жить, уже произошло. Наверное поэтому сейчас, в настоящее время, меня уже сложно сломить поиском смысла в существовании. Все экзистенциальные кризисы я уже пережила тогда. В темные времена, которые я предпочла бы навсегда вычеркнуть из жизни или хотя бы оттеснить в бессознательное. Если бы не Джош, я бы не выжила. Я бы ни за что не нашла в себе силы двигаться дальше. Я ненавидела брата и еженощно засыпала с мыслью о том, чтобы его прикончить, за то, что именно он убил Патрика, когда тот обратился. Какой-то период своей жизни я не отличала реальности от вымысла и верила в то, что сын не заражен, в то, что он не умер, в то, что он не зомби. Если бы не крепкое плечо брата, на которое он позволил мне опереться, я бы сейчас не была жива. Так можно, впрочем, сказать о многих моментах моей жизни.
Больше полугода мы с Джошем скитаемся в поисках достаточно надежного убежища. Честно сказать, на тот момент мы не знали как поступить лучше, примкнуть к какой-то группе или продолжить выживать в одиночку, прервав наконец череду смертей людей, к которым успеваешь привязаться. Но случай на одной из вылазок за медикаментами решает все за нас. Подвернутая нога брата и неожиданная доброта, от которой невольно успеваешь отвыкнуть, пожив некоторое время в этом новом мире, от незнакомки приводит нас в туннели группы диггеров, частью которой мы теперь становимся.
БЛАНК ДЛЯ ЗАПОЛНЕНИЯ
Отметьте галочкой (✔) те варианты ответов, которые, на ваш взгляд, наиболее Вам подходят.
пример: ✔ тактическая стратегия1. Что на Ваш взгляд является лучшим оружием против зомби?
тактическая стратегия (тихое перемещение, максимальная скрытность)
✔ бесшумное оружие (различные ножи, топоры и т.д.)
взрывчатка или любое другое огнестрельное оружие
2. Готовы ли Вы убить близкого человека незамедлительно, если он будет укушен?
да, это лучшее, что я могу для него сделать
нет, я не смогу этого сделать
нет, я лучше сбегу
✔ не уверен, зависит от ситуации
3. По Вашему мнению, зомби уже не люди?
нет, они все еще люди, ведь у каждого была своя жизнь до обращения
✔ да, теперь они просто животные
затрудняюсь ответить
4. Как вы считаете, человечество заслужило подобное?
да, люди сами виноваты в случившемся
нет, это слишком жестокая кара
возможно это всего лишь следующий этап в эволюции
✔ мне все равно
5. Считаете ли Вы, что человечество обречено?
да, у нас нет шансов
нет, всегда есть надежда
не уверен
✔ я просто пытаюсь выжить
6. Какие чувства Вы испытываете в связи с ситуацией в мире?
растерянность
злость
страх
✔ бессилие
ничего не испытываете
7. Какие чувства Вы испытываете по отношению к зомби?
ненависть
жалость
✔ страх
безразличие
8. Готовы ли Вы обратиться в зомби?
✔ нет, это хуже смерти
да, я устал выживать
мне все равно как умирать
9. Способны ли Вы убить живого человека ради собственного выживания?
нет, боюсь, что я не смогу этого сделать
✔ да, если того потребует ситуация
да, только так я и выживаю
не уверен
10. Остались ли у Вас силы выживать?
нет, я морально истощен
да, но я на пределе
✔ да, я хочу жить
затрудняюсь ответить
ИНВЕНТАРЬ: пара питательных батончиков, нож, огниво, сменная одежда, фотография сына и бутылка воды.
ДОПОЛНИТЕЛЬНО:
- наполовину ирландка, специфика речи отражается в подчерпанной у отца манере произносить некоторые слова;
- имеет множество татуировок: на обоих предплечьях и на груди;
- у нее аллергия на арахис - краснеет и задыхается, если он есть в составе продукта;
- никому в группе не рассказывала о сыне, умалчивает и о семье, в которой выросла;
- отрицает свою религиозность, но иногда молится в особенно страшных ситуациях;
- не смотря на далеко не безоблачную жизнь, добра к людям и стремится помочь им всеми способами, которые ей доступны;
- очень верная, иногда даже чересчур, будет отстаивать правоту людей, которым верит, до посинения.
upd: рядовые посты раза в два меньше по объему
Johnny Cash – I See A Darkness
Jamie N Commons – Lead Me Home[indent] Уже битый час я не могла дозвониться до матери. Каждый звонок обрывался глухим и равнодушным: «все линии заняты, попробуйте перезвонить позднее». С остервенением жму на экран, чтобы прервать этот трескучий голос на той стороне и закинуть телефон куда-нибудь подальше. Устало роняю голову на ладони, пытаясь найти в этом жесте хоть какую-то отдушину. Сегодняшний день не был отвратительным сильнее, чем череда других за ним. И чем череда точно таких же, что ждут впереди. Я люблю Ноа. Люблю всем сердцем без остатка, но с его появлением в моей жизни всё пошло наперекосяк. Все дни прекратились в один бесконечный. Джошуа, его отец, впрочем, едва ли может называться таковым. Он ушел, как только узнал о беременности, сообщив, что всё это ему не нужно сейчас. Как будто больше всех нужно было мне. Если бы не мать, которая хоть изредка, хоть на пару часов, прибегала подменить меня, когда бы я могла выйти за пределы этой квартиры, в стенах которой заточена уже, пожалуй, слишком долгое время, я, наверное, да, нет, совершенно точно, сошла бы с ума. Крохотный телевизор на кухне вещал на всю квартиру о новой вспышке пресловутой эпидемии, сколько раз я ни говорила Ноа, чтобы он не смотрел новости, этот несносный ребенок все равно тянется к тому, до чего еще не дорос. Да, он безумно смышленый для своих лет малыш, порой, он даже удивляет меня своими знаниями, на рождество он и вовсе попросил не какой-нибудь радиоуправляемый вертолет, который, кстати, прислал ему его "отец", а сборник энциклопедий. Не знаю в кого он. Может, взял самое лучше от двух самых непутевых родителей во Вселенной?
[indent] — Ноа, милый, я же говорила тебе.. — чуть строго обращаюсь я к сыну, приобнимая его, завороженно смотрящего в телевизор и поедающего хлопья, но отвлекаюсь на происходящее там и обрываю фразу на середине. Мелькающие одна за одной картинки, одна пугающей другой, пестрили обилием замазанных, видимо, трупов, ученых в белых халатах, военными и наконец симпатичной дикторшей, с губ которой срывались слова в которые поверить было трудно, хоть мы и были поколением, взрощенным на обилии информации о подобном вирусе. За заумными словами и пугающей статистикой скрывали то, о чем догадался и Ноа, выпалив по-беззаботному детское: это, что, зомби, мама? Ухмыляюсь в ответ, все еще не отрывая взгляда от телевизора. Я привыкла к тому, что новостям и россказням по ним верить не стоит, что доверяет им только моя мать, принимая каждое слово, даже если оно о вредном излучении от картошки, за чистую монету. Но сейчас... Даже если их слова, как и это число жертв делить на десять, все равно выходит нечто слишком страшное. — Знаешь что, милый, ты пожалуй сегодня в школу не пойдешь. Отдохнем вдвоем дома, ладно? Посмотрим что-нибудь? — перевожу взгляд на лицо слегка разочарованного сына, — этот удивительный ребенок действительно любил ходить в школу, — тот пожимает плечами и продолжает дальше уплетать свой завтрак.[indent] Говорят, это ожидаемо. Говорят, это кара богов за наши грехи; говорят, это просчет ученых, выпустивших на свободу смертоносный вирус; говорят, это все просто большая шутка. Уже несколько часов я слушаю в пол уха, пока Ноа читает в своей комнате, то, о чем говорят все эти люди. Каждый из них казался самым правым, но ни один не предлагал каких-то решений. Соседка, забежавшая на секунду, справиться о нашем самочувствии, сказала, что они с семьей отправляются в какой-то бункер, чтобы переждать эту эпидемию. Советовала мне поступить так же. Но каждый раз, когда я выглядывала из окна, на толпу этих испуганных людей, рвущихся прочь из города, и на не меньшую толпу мародеров, ринувшихся бить витрины магазинов и воровать с прилавков булки так, будто ждали этого момента всю жизнь, эта затея мне казалась все менее и менее удачной. Я задернула шторы плотнее, не хотела, чтобы кто-то знал о том, что мы с сыном все еще здесь.
Я вертела в руках телефон, надеясь все-таки дозвониться матери, но ничего кроме пресловутой перегруженной линии не было слышно. — Твою мать.. — тихо прошептала я, зарываясь пальцами в волосы. Я чувствовала, что нужно принять какое-то решение, от которого, скорее всего, зависела бы и жизнь Ноа, и моя, но я не знала, как поступить. Лишь поставила поближе ко входу биту, пылящуюся до этого на шкафу.
Не вполне понимаю от кого. То ли от этих монстров, то ли от монстров, что проснулись в людях.
Телефон разрывает вибрация, а по комнате разносится писк. Бросаюсь на него так стремительно, как только могу, боясь не поймать звонок. Хотя это и оказалось всего лишь сообщение. От всего лишь Джошуа. Нажимаю на прослушать, уходя в дальний угол кухни, чтобы сын из соседней комнаты не услышал отцовский голос. Ухо атакует знакомый до, блять, боли голос бывшего, настаивающий на том, чтобы мы оставались дома, и обещающий приехать. — Ты всегда обещаешь. — парирую я в пустоту. Обида, томившаяся во мне долгими годами, никогда не упускает возможности выплеснуться наружу, в виде упреков, подколов и всевозможных колкостей.
[indent] Джошуа всегда был мне дорог. Я любила его. И, быть может, даже все еще люблю, но вряд ли когда-нибудь признаюсь в этом даже себе. Но в момент, когда он был нужен мне больше всего, он ушел. Ушел, оставив меня, восемнадцатилетнюю, с ребенком на руках. Его не было, когда я хоронила свое будущее, в это время он сам получил уникальный шанс это самое будущее построить, не размениваясь на такую обузу, как мы с сыном. Не знаю, что именно сейчас взыграло в нем, какие чувства, быть может запоздалые отеческие? Или не менее запоздалое чувство вины? Или может в его жизни просто больше никого нет. Но, в любом случае, я не смогу сейчас никак ему отказать. Вряд ли смогу дозвониться, да и, чего уж там, его помощь нам с Ноа не помешает.
[indent] Ближайшее будущее, бывшее только что достаточно туманным, стало обрастать какими-никакими, но всё же подробностями. Джошуа приедет и увезет нас куда-то, где безопасно. Давно ли я верю в то, что Джошуа приедет? Давно ли доверяю ему безопасность сына и свою? В условиях близких к апокалипсису выбирать не приходится. Поэтому приходится примиряться с собственным естеством, кричащим «не смей!» на каждое принятое мною решение. Заглядываю в спальню, чтобы проверить Ноа, и успокоить его, если тот волнуется о происходящем, но он уснул. Обняв красочную книгу, уснул, прямо поверх пледа. Делаю пару максимально тихих шагов внутрь, и укрываю свободным кусочком пледа так, чтобы его не разбудить. Не берусь так далеко планировать, но кажется мне, что предстоит нам тяжелая ночка, так что пусть выспится и наберется сил. Закрываю за собой дверь и крадусь обратно на кухню, проверяя телефон, обновляя его каждую секунду, но по нулям. Никакой связи. — Черт. — тихо ругаюсь я. За окном уже почти стемнело, сгущалась скребущаяся тьма, город становился все более устрашающим. Быть может выходить наружу и не самое лучшее решение? Но сколько мы тут протянем, даже если вдвоем, даже если Джошуа так и не доедет до нас, решив, что где-то есть жизнь получше и полегче, чем с нами, или погибнув от рук военных, или тех монстров. Но для удобства взращивания в себе ненависти, я предпочту думать о первом варианте. Так вот долго мы не протянем. На паре пачек хлопьев. На кое-каких консервах, на овощах сомнительной свежести. Своими силами обороняясь от этого ужасного мира, в который стал превращаться наш нынешний.
[indent] Глухой стук по двери будит меня и вырывает из погружения в водоворот мыслей. Я дергаюсь, чуть не роняя из рук телефон. С опаской выглядываю к входной двери, прислушиваясь сильнее, Джошуа ли это, или один из тех монстров, или, может, один из мародеров, что снуют по городу почти в таком же количестве, как и зомби. Но вторая пара ударов с сопровождением в виде угрозы о выбивании двери развеяла все мои сомнения, и со смешанными чувствами облегчения и раздражения, я распахнула дверь. Джошуа бесцеремонно заваливается внутрь, раздавая команды, как заправский военный. По привычке хочется закатить глаза, хочется сказать ему что-то едкое, а еще лучше наорать и выставить за дверь, но его вид. Потерянный, напряженный, даже испуганный, у него, у самоуверенного и местами наглого Джо, которого я знала уже столько лет. Взглянув на него, легко было испугаться. Опешив и не зная как реагировать, я начала собираться, хватая с полок все, что считала нужным.
[indent] ... или куда? — продолжаю его фразу вопросом, запихивая в рюкзак свитер Ноа. Туда же отправляется куртка, пара фонарей, две банки фасоли и три банки тунца. Фляжку и бутылку с водой я бросаю через коридор бывшему, чтобы тот сложил их во второй рюкзак. Возвращаюсь с кухни, порывисто махая руками, боясь забыть что-то важное. — Джошуа... — тихо начинаю я, обернувшись к бывшему, стоя в дверях комнаты сына, — насколько всё серьезно? — ищу в его глазах уверенность, ищу то, что меня успокоит, и вернет мир на прежнее место, но не нахожу. Силы обнаруживаю в себе, пожалуй, лишь ради Ноа.
— Милый — стараясь не напугать, вкрадчиво начинаю я, будто бужу его просто в школу, — милый, вставай. — нагибаюсь к нему, целую в лоб, и слегка треплю за плечо. — Ноа, мы уходим. Он трет глаза и поднимает взгляд на меня, спрашивая: куда, мама? не нахожу лучшего ответа, кроме как: подальше отсюда, дорогой.
Отхожу от кровати на пару шагов, вываливаю на стол все учебники из школьного рюкзака сына, и пихаю туда пару нужных на мой взгляд вещей, — Там приехал папа, чтобы нас забрать. — говорю я, чтобы его приободрить. Ноа любил отца, хоть и видел его слишком редко, но в нем еще теплилась эта детскость, которая позволяла ему безоговорочно любить родителей, несмотря на все их ошибки, не смотря на все их поступки и слова. — Подумай, что ты хочешь взять с собой. Только что-то одно. У нас поход налегке. — обращаюсь я к сыну, не оборачиваясь, — Может мистера Стивенса? — улыбаюсь я, представив Ноа некогда его любимую игрушку-зайца. — Мама, я уже большой! — заявляет семилетняя мелюзга, запихивая в рюкзак любимую книжку. — Да, дорогой, ты уже совсем большой. — говорю я, давя в себе желание опустить руки и разрыдаться. В голове сами собой рождались картинки возможного будущего, одна краше другой. А что если ничего хорошего на этом самом "севере" нас не ждет? И тот вариант с "или..." тоже не прокатит? Что тогда? Что нам делать? Будет ли у Ноа нормальная жизнь? Выживем ли мы вообще?
[indent] Джошуа заглядывает в комнату, здороваясь с сыном и говоря нам обоим поторапливаться. Я киваю, укладывая зайца обратно откуда взяла, и помогая сыну надеть на спину рюкзак, принимая из рук бывшего свою ношу. — У тебя есть оружие? — тихо спрашиваю я у Джо. Тот кивает в ответ и протягивает мне пушку. Я засовываю ее себе за ремень, так по-обыденному, будто всегда была готова к этому. Кажется, мы только что подписались ступить на путь еще большей неизвестности, чем обычно.
Отредактировано Hazel Moran (2017-06-04 21:37:47)
