ДЖЕЙМС ТОДД ВУДВИЛЛ, 36 литературный агент; diggers состояние здоровья: удовлетворительное; Частые, довольно болезненные приступы изжоги; Ограниченная гибкость запястья и кисти правой руки ввиду травмы; Бессонница, может сопровождаться звуковыми галлюцинациями; Нарушение секреции дофамина (депрессивные симптомы), частые приступы апатии, эндорфиновая зависимость. ключевые навыки: Стратегический склад ума Дипломатичность Умение обращаться с клюшкой для гольфа и любым подобным оружием Знание азов мед.помощи

fc: andrew scott

Настольная лампа мерцает из-за перебоев напряжения - скорее всего она работает от генератора. Люминесцентная лампа отражается в глазах ярким пятном, от которого несколько часов потом не можешь отойти. Перед Вами стоит поджарая женщина, скрестившая тонкие руки, полные синяков, на груди. Её зовут Мэри, но Вы не можете вспомнить откуда знаете её имя. Мэри спрашивает: «Кого Вы убили?». Её губы дергаются в нервной улыбке, которую она старательно прячет. Мэри садится на стул прямо напротив Вас, нетерпеливо постукивая загрубевшими подушечками пальцев по собственной коленке. "Это не комфортно", - единственная отчетливая мысль мужчины. Джеймс морщится и похлопывает себя по карманам джинсов, растерянно ища темные очки. Покрасневшие веки и лопнувший капилляр на белке глаза, легкий тремор пальцев и едва заметный тик правой брови выдают то, насколько неприятно он себя тут чувствует, включая и подрагивающий свет, и нависшую над ним коршуном женщину. Он пригибается, искривляя спину и упираясь немигающим взглядом в стену. Почти вторя движениям нежеланной собеседницы, он царапает ногтями изношенную джинсу на колене, там, где уже начинает намечаться протертость (когда-то они стоили 120 баксов, а ты взял их ценой исключительно собственных нервов, помилуй). - Я ведь могу и соврать, - мягкие губы растягиваются в усмешке, расползаются, обнажая неровные зубы и бледные десны. - Я ведь могу и промолчать? - уточняет, искоса взглянув на напряженные скулы Мэри. Кажется, теперь бровь дернулась уже у нее. - Я еще не закончил, - в голосе нет больше ни намека на шутку, - убивать их. Он резко захлопывает рот, будто бы боясь сказать больше, продолжить свою фразу, отдающую зубной болью осознания собственной проблемы. Однако, Джеймс не был бы собой, если бы не округлил глаза в удивлении, словно его только сейчас осенило, не наморщил лоб задумчиво и наивно: - Или мертвяки тоже считаются?

Отец: Дональд Вудвилл, адвокат. На момент катастрофы был жив.
Мать: Элизабет Вудвилл, домохозяйка. На момент катастрофы была жива.

"Мы вам не плебс какой-нибудь", - авторитетно заявляет его отец, Дональд Вудвилл, разворачивая сомнительный лист родословной, уходящей будто бы к английской королеве. Тычет пальцем, показывая Элизабет, своей невесте, что его прадед пересек океан, а дед участвовал в войне Севера и Юга. Он обещает ей золотые горы и идеальную жизнь, и в какой-то мере сдерживает обещание. Он хочет только одного взамен: сына.

Лиззи с блеском выполняет свою часть этой сделки. Сын для нее не более чем золотой билет в роскошную жизнь, в которую та и погружается на чужие деньги. Своего ребенка она видит реже, чем неодобрительно качающих головами родственников и старых знакомых.

На Джиме тестируются все наработки психологов, все книги по педагогике: он умеет считать и читать в четыре года, отлично развит физически. В пять он впервые идет с отцом играть в гольф. Джеймс поджимает губы, заходя в класс. Он знает столько, сколько его сверстники вряд ли будут знать и к концу школы. Он растет отщепенцем и по-хоречьи щерит зубы, если кто-то задевает его плечом. Быстро учится изображать все то, что хотят или не хотят видеть сверстники. Психологи, нанимаемые отцом, учат его хорошо шутить и улыбаться так, чтобы собеседник не хотел сломать ему нос.

Мистер Вудвилл понимает, что свернул не туда, и вспоминает о сыне только по субботам, когда приходит пора гольфа. В остальное время он непременно занят для любого разговора или просьбы: ему страшно смотреть в хитрые маленькие глазки своего отпрыска, который, в свою очередь, прекрасно осведомлен об этом страхе.

У него нет друзей, у него есть только гольф, деньги и очаровательная ухмылка, с которой он стучит учителям на своих одноклассников, с которой заключает (и всегда выигрывает) самые невообразимые пари, с которой отправляет мяч в лунку, уводя победу из-под носа матерых игроков, партнеров отца. Вудвилл-старший пожимает плечами, будто бы не замечая ничего происходящего.

- Сраный педик! - кричит ему в спину Алекс, почти визжит. Джим ухмыляется, не оборачиваясь, и показывает ей фак из-за спины.
- Бисексуал, детка. Просто ты так себе, - он пригибается, едва заслышав шорох за спиной - над его головой пролетает бутылка с водой. Он кривляется, идя по школьному коридору с видом победителя, отправляет в стороны воздушные поцелуи.
Вечером его избивают: весьма посредственно, но неприятно. Он шипит и корчится, изображая адскую боль от хилых ударов кроссовками под ребра, кашляя мокро на какие-то разбросанные вокруг тетради, и его быстро оставляют в покое. Он только потом замечает, что рядом с ним на земле распластан кое-кто еще.
Джеймсу остается только лежать, привалившись к углу безликого здания, и улыбаться, пока смешливые уродцы весело идут по домам. Он думает о том, что через несколько недель все закончится, и он навсегда покинет не только школу, но и город. Он думает о том, что дело вовсе не в том, что Алекс не привлекает его; даже не в том, что она проспорила 20 баксов, не сумев пригласить его на свидание. Точнее, добиться его согласия. Вот что действительно смешно: днем раньше Джим спорил, что она захочет пойти с ним на свидание. В итоге эти 20 баксов, поменяв пару раз карманы, осели именно в его кошельке.
Через несколько минут ему надоедают мысли о заднице Алекс и ее пустой голове: он обращает взгляд на избитое тело рядом, слабо тычет в него коленом.
- Эй, ты жив? Ты из параллельного, что ли?
- За что тебя били? - хрипло интересуется тело, не приподнимая головы с теплой асфальтовой дорожки. Джеймс хмыкает, царапая бордюр пальцами:
- А тебя?
- Мимо шел, - Джиму импонирует равнодушие этого голоса и невозмутимость его обладателя, который явно не умеет притворяться умирающим лебедем так же хорошо, как он сам. Вудвилл остается на месте до тех пор, пока его новый знакомый не оклемается, а заодно, пользуясь случаем, сует нос в его тетради, испорченные собственной слюной и - совсем немного - кровью.

В принципе, друг из Джеймса оказывается так себе: он выгрызает из Ирвинга нервы и энергию, заполняя пустоты в чужой жизни праздной болтовней и неспешным субботним гольфом. Зато ловко делает на нем деньги, которых хватает то на двоих, то на троих. Впрочем, нет, денег этих всегда не хватает: на очередные вечера в компании ничего не значащих девочек и мальчиков, на новые клюшки и залоги для агентств и издательств.

Он так и не поступает в колледж, но кому не плевать?

Он так и не выходит в настоящий большой спорт, когда под тяжелым взглядом отца запястье с резким щелчком проворачивается дальше, чем это возможно, когда сустав с хрустом натягивает кожу и разрывает сосуды. Когда депрессия накрывает его с головой, обмакивая мир в черный цвет. Когда долгие месяцы реабилитации превращаются в годы Антидепрессанты помогают психике, конечно, переварить эту травму, но с тех пор в глазах Вудвилла селится голодный огонь вечного неудовлетворения: дофаминовое голодание стесывает до основания любое удовольствие, любую мотивацию. А новые лекарства съедают проценты от гонораров друга.

Единственное, что может заполнить пустоту гормональных изменений, это секс. Пара месяцев связей без разбора и обязательств (две инфекции и сниженное либидо) вынуждают Вудвилла вернуться к прежней схеме с таблетками. С погоней за каждый лишний доллар, который можно получить с чертова Кардинала Рэда. Схема "на троих" усложняется, то обрастая новыми потребностями, то сбрасывая их, как сухие листья осенью. Субботы вязнут в зубах, оседают болью, уходящей вверх по руке, до локтя. Злят.
- Не занимайся ерундой, развивайся в своей области, захвати ее всю! - он мечтает о монополии Харриса, о том, чтобы устанавливать свои цены на этом долбанном рынке пожелтевших страниц и мягких обложек. Любой крик вызывает последующую апатию. Любая апатия вызывает желание скрыть ее чем-то. Чем угодно.

Джеймс осознает, что друг из него так себе, намеренно и планомерно соблазняя писателя, приручая, отвлекая от сестер Миддлтон, на которых тот помешан, и вовсю пользуясь чужой наивностью. И, наверное, равнодушием: в конце концов Ирвинг зол и пьян, выходит больше больно, чем интересно. Джим ставит себе галочку: повторять, если закончатся таблетки. В конце концов, бурбон все-таки дешевле имипрамина (их лучше не пить вместе). Гольф по субботам превращается в пытку бездействием и голодный-голодный взгляд: Харрис с его клюшками смотрится очень даже неплохо. Лучше, чем он сам с мешками под глазами, которых не видно из-за черных очков.

Джим старается не злоупотреблять и делать вид, что никто никому ничем не обязан. Его подрагивающие мягкие губы сами собой складываются в саркастическую усмешку, когда Ирвинг назначает его свидетелем на грядущей свадьбе, сжатой и простодушной, как старшая Миддлтон. Джеймс и Джейми стоят в стороне, улыбчиво перебрасываясь оскорблениями друг друга и всех вокруг. Вудвилл чует неладное, словно антидепрессанты поработали над его мозгом, заставив быть чувствительнее: зомби не удивляют его. Его удивляет, что младшая из сестер, хитрая изящная куколка Джейми, ведет себя так же: будто знала, предчувствовала, нагадала себе апокалипсис.

Ему безумно не хочется больше ничего решать, когда заканчивается последняя таблетка. Он позволяет таскать себя, пинать себя на какие-то банальные действия. Иногда он вспоминает, как улыбаться: если до этого было страшно, было больно. Если в чьей-нибудь сумке находится хоть что-то похожее (Джеймс изучил в свое время любые замены имипрамину, как называется, как выглядит, какие дозы и противопоказания).
Иногда он забывает, где находится, и не спит многие сутки. Вудвиллу кажется, что с него сняли все наросшие слои шкуры и хитрости, явив миру прежнего маленького хорька, который просто хочет выжить, даже если жизнь заключается в выгрызании чужого позвоночника, в вечной полутьме, в группке таких же отчаявшихся - и отчаявшихся чуть меньше.

ИНВЕНТАРЬ:
Оружие: коллекция клюшек (титан, сталь - 13 штук) в чехле.
Нож перочинный, обоюдоострое лезвие.

Зонт-трость, черный, стальной наконечник, деревянная ручка (дуб).

Рюкзак 24 литра, двухслойный.
Одежда: джинсы (2 шт), джемпер бежевый, рубашка черная, рубашка белая, куртка демисезонная черная, белье от calvin klein в трех цветах. Галстук темно-серый с розовым крапом. Перчатки черные, кожаные. Спортивные штаны, майки (3 шт).
Шарф крупной вязки, ярко-синий.
Ботинки походные, утепленные, непромокаемые.
Очки темные.

Часы наручные, swаtch (подделка).

Аптечка аварийная, малая:
бинты
лейкопластыри
обезболивающие
жгут
активированный уголь
марганцовка

Зеркало, расческа. Зажигалка. Ножницы, электробритва (бесполезный хлам в отсутствие электричества), одноразовые бритвы.
Лосьон после бритья.
Шампунь. Зубная паста (тюбик наполовину пуст), щетка.
Полотенце.

Батончики мюслей с шоколадом, 8 шт. Консервированный фасолевый суп, 3 шт. Бутылка из-под виски, периодически наполняемая водой.

ДОПОЛНИТЕЛЬНО:
Без антидепрессантов крайне пассивен, часто безэмоционален.

Отредактировано James Woodwill (2017-05-18 02:05:50)