ЙОХАННЕС АДРИАНСЕ, 33 военный; одиночка состояние здоровья: отличное; ключевые навыки: ориентируется на местности, может обходиться минимумом сна, хорошо переносит низкие температуры (в т.ч. если речь идет о воде), умеет обращаться со стандартными видами огнестрельного оружия, обучен тактике ножевого и рукопашного боя, а также основам первой помощи, способен разминировать взрывное устройство или собрать его же при наличии материалов, знает, как ставить ловушки на мелкую дичь, но предпочитает мародерствовать.

fc: ryan gosling

Настольная лампа мерцает из-за перебоев напряжения - скорее всего она работает от генератора. Люминесцентная лампа отражается в глазах ярким пятном, от которого несколько часов потом не можешь отойти. Перед Вами стоит поджарая женщина, скрестившая тонкие руки, полные синяков, на груди. Её зовут Мэри, но Вы не можете вспомнить откуда знаете её имя. Мэри спрашивает: «Кого Вы убили?». Её губы дергаются в нервной улыбке, которую она старательно прячет. Мэри садится на стул прямо напротив Вас, нетерпеливо постукивая загрубевшими подушечками пальцев по собственной коленке. Йоханнес не реагирует. В отличие от Мэри, он абсолютно спокоен.

Родители: Кезайя и Хенрик Адриансе, статус неизвестен.
Младшая сестра: Илани Адриансе, статус неизвестен.
Место рождения: Порт-Элизабет, ЮАР.

Все люди равны, но некоторые равнее: это правило Йоханнес впитывает с малолетства, проводя ровную границу между собой — потомком зажиточных плантаторов, носителем гордого звания «африканер», — и остальными. Несмотря на то, что к моменту его появления на свет система апартеида уже трещит по швам, чувство безоговорочной собственной важности возникает и укореняется в его разуме очень быстро. В мире, который открывается Йоханнесу, пока еще нет таких понятий, как политика, дискриминация и, в частности, расизм, зато есть Правильный Порядок Вещей, который не требует никакой критики.

Смерть, прежде имевшая некую абстрактную форму, потрясает Йоханнеса до глубины души, хотя он вряд ли полностью осознает случившееся. Из подслушанных разговоров он понимает не так уж много, но замечает и слезы матери, и помрачневшее от горя лицо отца, и то, какими напряженными становятся их отношения с рабочими-банту. На похоронах двоюродной тетки и ее мужа Йоханнес с трудом пытается переварить мысль, которую его разум упорно отталкивает: в неполных семь лет тяжело осознать факт умышленного убийства. Мать кривит губы, когда он решается спросить, почему так случилось. Потом произносит слова, которые врезаются в память раз и навсегда.
«Они нас ненавидят, вот почему».

В упрощенном мире Йоханнеса по-прежнему нет моральных дилемм и многоступенчатых этических проблем. Он чувствует себя обиженным и испуганным, узнав, что мир не сделан из сахарной ваты и не облит глазурью. Просто есть люди, готовые убить их, если подвернется возможность. Его, его родителей и даже младшую сестренку; Йоханнес смотрит на Илани и думает, что нужно быть по-настоящему плохим человеком, чтобы пожелать ей зла. Он размышляет над этим очень долго.

После целой череды инцидентов семья Адриансе переезжает в Кейптаун, где к концу девяностых уже ощущается дефицит белого населения. Йоханнес не испытывает желания лишний раз выходить на улицу, потому что знает: там он обязательно нарвется на неприятности, причем быстро. Расовая сегрегация больше не защищает белокурого мальчика, которого мамочка через всю улицу зовет кушать и ангелочком.

Омерзительная кличка прилипает так, что не отодрать. Иногда его зовут еще сопляком, тормозом и красавицей, но все равно изображают ладонями куриные крылышки, стоит  появиться на горизонте. Бьют нечасто — Йоханнес осторожен и быстро бегает, — но с завидным постоянством. Когда его пристраивают в государственную школу, становится в разы хуже. В сотню раз.

Йоханнес растет замкнутым и обозляется на весь белый свет; ему не хватает друзей и обычных детских развлечений — позиция вечного аутсайдера означает, что никто не готов рискнуть и завязать с ним разговор. Однажды учитель подсаживает к нему новичка, но и тому быстро объясняют: если водиться с Ангелом (он же, разумеется, Красавица), будут последствия. На следующий день Йоханнес остается без соседа и ни капли этому не удивляется.

Вырваться из Кейптауна удается ближе к выпускному классу — прямиком в Луизиану, где живет добрая бабушка Адриансе, и куда Йоханнес, по мнению родителей, отправляется на перевоспитание из-за дерьмовых отметок и еще более дерьмового поведения. Он обустраивается в Шривпорте, и внезапно выясняется, что в ЮАР белых было даже больше, чем на юге Америки. Скрывать расистские взгляды становится в разы тяжелее.

Йоханнесу восемнадцать, он получает гражданство и уходит служить по контракту. К тому моменту в Штаты уже переезжают и родители с Илани (вопрос личной безопасности становится до неприличия острым). Все без исключения родственники активно протестуют, пытаясь объяснить непутевому юнцу, что военной карьере стоит предпочесть колледж, но он упрямо гнет свою линию.

В учебном центре ему вновь дают пару неприятных прозвищ и не совсем в шутку предлагают исправить до неприличия смазливую физиономию. Он никак не реагирует — удивить подобным отношением Йоханнеса попросту невозможно, задеть уже тоже, — и несколько недель спустя от него отстают все, кроме одного черного, который никак не может успокоиться. Йоханнес молчит в ответ на косые взгляды, оскорбления и попытки перевернуть на него поднос с обедом. А потом тихо встает посреди ночи, снимает с подушки наволочку и идет к соседней койке, где ублюдок видит сладкие сны. На следующее утро кто-то спрашивает, почему рядовой Нигер больше похож на сержанта Отбивную —  Йоханнес поднимает бровь и сообщает, что не в курсе.

Пять лет спустя уже никто не называет его слабаком и красавицей. Ирак перемалывает их в фарш, одного за другим: уже не зазорно трястись от страха и кричать по ночам, когда накануне своими глазами видишь, как на воздух взлетает первый грузовик колонны, но Йоханнес оказывается намного крепче, чем от него ждут. Он спокоен даже тогда, когда под Багдадом их берут в кольцо. И когда в Басре половину взвода расстреливают снайперы. И когда в считанных метрах срабатывает самодельное взрывное устройство: Йоханнес, которого не сразу вытаскивают из-под завалов, молчит и грызет краешек ремня, пока ему наспех штопают шкуру. От арматуры, вспоровшей кожу, на спине остаются два длинных продольных рубца. Он смеется впервые за очень, очень долгое время, когда разглядывает их через маленькое зеркальце.

Вернувшись домой (если только Луизиану можно считать домом, в чем он сомневается), Йоханнес долго и без особых успехов ищет подходящую работу. Кошмары его, как ни странно, не преследуют. Психотерапевт, на сеансах с которым настаивают стареющие родители, говорит, что у него проблемы с выражением своих эмоций и с доверием.
Йоханнес считает, что это вообще не проблемы, но не спорит из вежливости.

Он не выдерживает и года: подписывает контракт с ЧВК, проходит подготовку и, в очередной раз не обращая внимания на просьбы матери заняться чем-нибудь более безопасным (кружок кройки и шитья, по мнению Кезайи Адриансе, подошел бы идеально), следующие годы преимущественно занимается разминированием минных полей, уничтожая неразорвавшиеся снаряды и боеприпасы. Йоханнес играет со своей удачей, словно не планирует дожить хотя бы до сорока. С другой стороны, ничего особенно интересного в Америке его не ждет.

Мэтт становится первым, кто произносит это вслух. От любого другого Йоханнес готов отмахнуться, словно от назойливой мухи, но друг — единственный, проверенный, — никогда не чешет языком попусту, и его слова становятся полнейшей неожиданностью. Йоханнес не готов признать, что пытается покончить с собой. Он совершенно уверен, что никогда не думал о суициде (сознательно, по крайней мере), и убеждает Мэтта, что отсутствие страха перед смертью отнюдь не означает готовность искать ее намеренно — но подозрение все-таки закрадывается и с тех пор периодически напоминает о себе. Закрывая глаза, Йоханнес представляет мать с отцом, затем Илани.
И ничего не чувствует.

От вакцины отказываются считанные единицы, и он — в числе первых. Йоханнес не относит себя к оптимистам, не верит в чудеса и невероятные лекарства, излечивающие все живое от чего угодно, поэтому вслух озвучивает интересующимся свои параноидальные идеи, делая вид, что только это его и мотивирует. Он, в общем-то, и не врет: просто недоговаривает, решив, что быть честным с собой и искренним с окружающими — две большие разницы. У Йоханнеса по-прежнему нет никаких особых желаний, цели в жизни или хотя бы ощущения, что у его жизни вообще может быть цель, и когда-нибудь он ее обнаружит. Все, что у него есть — огромная пустота на том месте, где у нормальных людей находятся планы, и Йоханнесу от этого ни холодно, ни жарко.

Зомби.
З-о-м-б-и.
Отныне Йоханнес не может считать себя еще и пессимистом. Ни в одной из допустимых реальностей он и близко не мог представить хоть что-то подобное. Безумие торжествует над здравым смыслом, концепцию условно невозможного приходится отбросить в первые несколько дней: скептиков жрут первыми. Он разносит Мэтту голову с трех шагов — до последнего медлит, испытывая нечто сродни сентиментальной грусти, — и вместе с жалкой горсткой уцелевших военных, как может, зачищает улицы. До тех пор, пока не понимает, что задание им не по шансам.

У Йоханнеса — все преимущества военного, включая угнанный вседорожник и винтовку с подствольным гранатометом. Он приходит к выводу, что в нынешней обстановке смерть совершенно точно подождет, а выживание превращается в дело принципа — и, раздобыв как можно больше полезных вещей, устремляется на юг (логика подсказывает, что мертвая плоть в холоде сохраняется лучше, поэтому Йоханнес передает Канаде свои соболезнования).

Мысль о том, что у него есть родители и младшая сестра, догоняет где-то на границе с Теннесси. Йоханнес останавливает автомобиль, думает примерно три с половиной минуты, после чего продолжает путь. Мысль о том, что у него были родители и младшая сестра, тревожит его еще примерно восемьдесят миль. 

Вплоть до середины октября он неплохо чувствует себя во Флориде. Потом заканчиваются патроны: как ни странно, живыми мертвецами все чаще оказываются обычные люди, решившие, что он должен делиться. Йоханнес считает иначе, и вскоре патроны остаются лишь к трофейной беретте. Топливо тоже подходит к концу раньше, чем хотелось бы: в условиях апокалипсиса бронированная армейская техника, оказывается, приносит меньше пользы, чем любой малолитражный жук.
Когда и погода подкладывает свинью, испортившись за считанные недели, Йоханнес желает Флориде того же, что и Канаде, собирает все самое необходимое в рюкзак и уходит на своих двоих туда, где тепло и трава зеленее. То есть в Мексику.
Ну, по крайней мере, куда-то в ту сторону.

Пережить зиму ему удается каким-то чудом в Луизиане: Йоханнес прекрасно ориентируется на местности, дружит со сложными рельефами и топкие участки проходит значительно быстрее, чем зомби (а главное, с меньшими потерями). Он обустраивается на заброшенном еще во времена «Катрины» заводе, с риском для жизни стаскивает туда максимальное количество припасов и до первой оттепели больше не высовывает нос наружу.
В конце марта Йоханнес уверен в одном: ему пора обзавестись компанией, иначе перспектива быть сожранным перестанет казаться такой уж непривлекательной.
Как назло, достойных собеседников в Луизиане нет. Не то, чтобы это могло его удивить (Йоханнес все еще помнит жизнь в Шривпорте), но от осознания того, что он вполне может быть единственным живым человеком на весь штат, становится немного грустно. Йоханнес жалеет, что не забрал с собой хотя бы Илани. Он знает, что может на самом деле сойти с ума.

Техас. Мужчина, подыхающий от какой-то брюшной инфекции (Йоханнес ставит в уме галочку: ни в коем случае не жрать все, что плохо лежит), рассказывает о своей группе, и о том, как на них напали мертвецы; просит пустить ему пулю в лоб, чтобы все кончилось быстро; забывшись, вспоминает о детях и супруге. Йоханнес хлопает его по плечу в знак глубочайшей солидарности и уходит, не обращая внимания на протестующий стон. Тратить патрон на того, кто и так вряд ли увидит рассвет, он не собирается.

Он собирается в Даллас.
Должен же остаться кто-то еще.

ИНВЕНТАРЬ: цивилиан с изогнутым лезвием, беретта рх4 и два патрона к ней, теплый спальник, запасной свитер, джинсы, шерстяные носки и сменное белье, туповатый кухонный нож, пластиковая бутылка со спиртом, еще одна, побольше — с водой, опасная бритва, игла, нитки, специальная давящая повязка (все, что осталось от армейской аптечки), зубная щетка и рулон туалетной бумаги.

ДОПОЛНИТЕЛЬНО: голубоглазый, светловолосый, на солнце моментально выгорает в стопроцентного блондина; умеет очень выразительно поднимать одну бровь, и на этом его таланты по части мимики заканчиваются, не начавшись; разговаривает тихо, монотонно, совершенно безэмоциональным голосом; из особых примет — два длинных параллельных рубца, рассекающих спину по обе стороны позвоночника от плеч и практически до поясницы;

Отредактировано Johannes Adriaanse (2017-06-04 02:51:48)